Том 1. Тяжёлые сны - Страница 104

104

Глава тридцать четвёртая

Нета стояла на одном конце качельной доски, Андозерский на другом. Качались. В этом неудобном положении Андозерский успел объясниться в любви – и получил отрицательный ответ.

– Остановите качели, – сказала Нета.

– Я люблю вас, – повторил Андозерский.

Он стал поддавать слабее, но не останавливался.

– Жалею вас, – насмешливо сказала Нета. Держась за веревки и качаясь, они перекидывались отрывочными восклицаниями.

– Все бы отдал, – страстно восклицал он.

– Пустите! – гневно крикнула Нета.

– Добьюсь любви.

– Довольно!

– Любовь – великая сила.

– Пустите!

– Вы будете моею.

Нета вдруг сильно взмахнула качели. Она и Андозерский стояли с раскрасневшимися щеками и горящими глазами и все сильнее подбрасывали ногами доску, словно состязались в дерзании.

– Ты будешь моею!

– Никогда!

Замолчали. Качель взлетела так высоко, как только позволяли веревочные подвесы. Большие зубцы гипюрового воротника развевались и били Нету по лицу. Вдруг Андозерский заметил, что Нета сильно побледнела; ее глаза загорелись; вся она подвинулась к одному краю доски и как-то странно перебирала руками.

«Спрыгнет!» – догадался Андозерский.

Сильным напряжением задержал взмахи качелей. Нета сделала движение, но прежде, чем успела приготовиться к прыжку, уже Андозерский стоял на земле и удерживал доску. Нета сделала шаг к середине доски. Андозерский схватил ее за талью, снял с доски и поставил на землю. Нета тяжело дышала. Повторила:

– Никогда!

– Увидите! – ответил он.

Она отвернулась, хотела уйти. Он опять схватил ее. Губы его почти касались ее щеки. Но она вывернулась и убежала.

«А, эта не уйдет!» – подумал Андозерский.

Отправился в дом и отыскал хозяина. Их беседа в кабинете Мотовилова была недолга. Потом Мотовилов пришел с Марьею Антоновною.

Когда Андозерский уходил, у него был вид победителя.

– Садись и слушай, – сказал Мотовилов Нете, когда она вошла в кабинет.

– И благодари отца, – прибавила Марья Антоновна.

Нета села на рогатом стуле, зацепилась пышным бантом кушака и стала освобождать его. Не любила этой комнаты с неуютною мебелью.

«Сидел бы сам!» – думала про отца.

А Мотовилов очень удобно развалился на низеньком диване. Рядом важно торчала его коротенькая жена.

– Так вот, мать моя, – сказал Мотовилов дочери, – тебе счастье, – в генеральши метишь.

– Не имею ни малейшего желания, – капризно ответила Нета.

– Я имею сообщить тебе приятную для нас, твоих родителей, новость: Андозерский просит у нас твоей руки.

– Совершенно напрасно хлопочет! – решительно сказала Нета.

Мотовилов строго посмотрел на нее, а Марья Антоновна сказала наставительно:

– Не капризничай, Нета, – он прекрасный молодой человек.

– И на такой хорошей дороге, – подхватил Мотовилов.

– Да я уж люблю другого, – сказала Нета.

– Вздор, мать моя! Выкинь дурь из головы: за Пожарским тебе не бывать!

– А за Андозерского я не пойду!

– Слушай, Нета, – внушительно сказал Мотовилов, – я тебе серьезно советую, – подумай!

– Подумай, Нета, – сказала Марья Антоновна.

– А иначе тебе худо будет. Я из тебя дурь выбью, не беспокойся. И актеру не поздоровится.

Нету подвергли беспрестанному домашнему шпынянью. Отец призывал ее раза по два на день в кабинет и читал длинные наставления, – должна была стоять и слушать.

– Я устала, – сердито сказала она во время одного такого выговора.

– Ну так стань на колени! – прикрикнул отец.

И ей пришлось еще долго слушать его, стоя на коленях.

Мать пилила понемножку, но почаще. Юлия Степановна подпускала шпильки. Видеться с Пожарским Нете не удавалось, но сумела-таки переслать ему записку.

Дня через два Пожарский явился утром и попросил доложить Алексею Степановичу. Горничная, молоденькая, смазливая девушка, вся красная и крупная, рыжеволосая, краснолицая, в красной кофточке и белом переднике, с красными большими руками и с красными ногами, принесла ответ: не могут принять. Пожарский сказал:

– Скажи Алексею Степановичу, что по важному для него делу.

Горничная пошла неохотно. Пожарский вынул из кармана визитную карточку и карандашом написал:

«Дело у меня несложно, не хотите выслушать, так я словесно передам через кого-нибудь, – только, может быть, вы пожелаете избегнуть огласки; дело щекотливое, и огласка ваши же планы расстроит.»

Горничная вернулась и сказала ухмыляясь, словно радуясь чему-то:

– Извиняются. Никак не могут.

– Ну так передай вот это.

Через минуту горничная опять вышла к Пожарскому. Красное лицо ее досадливо хмурилось. Она сказала:

– Просят пожаловать.

– Давно бы так, – проворчал Пожарский. Мотовилов ждал в кабинете. Тщательно припер дверь. Спросил сухо:

– Чему обязан?

– Многоуважаемый Алексей Степанович! – торжественно сказал Пожарский. – Имею честь просить у вас руки вашей дочери, Анны Алексеевны.

– Вы только за этим явились?

– А его от ответа зависит.

– Ответ вам известен, – резко сказал Мотовилов. Пожарский нахально улыбался. Сказал:

– С тех пор обстоятельства изменились, и потому я беру смелость…

– Ваши обстоятельства?

– Нет, не мои лично.

– Я уже говорил вам, – начал было Мотовилов. Пожарский развязно перебил его:

– Поверьте, Алексей Степаныч, будет лучше, если вы согласитесь.

– Одним словом, это окончательно.

104