Том 1. Тяжёлые сны - Страница 110

110

Под вечер Анна возвращалась с мызы домой, одна. У калитки сада встретила Серпеницына. Он снял рваную шапку и тихо сказал:

– Осмеливаюсь просить вашего внимания. Анна остановилась. Внимательно смотрела на Серпеницына. Думала, что он будет просить о себе, и соображала, чем ему можно помочь. Серпеницын продолжал:

– Хотя и вижу вас в обуви, дарованной природою, как имеют обыкновение ходить девицы низшего сословия, но по некоторым данным заключаю, что вы изволите быть благородною дочерью владельца этого богатейшего имения.

– Да, – сказала Анна.

– Имею сообщить вам нечто, относящееся к одной из особ, которые имеют честь пользоваться гостеприимством вашего отца.

– Мне-то, – начала было Анна, хмуря брови, но Серпеницын перебил ее:

– Отнюдь не сплетня или клевета, а нечто важное в самом возвышенном смысле. Честное слово благородного человека!

Серпеницын ударил себя кулаком в грудь и очень убедительно смотрел на Анну.

– Да вы, – опять начала она, и опять Серпеницын, угадывая, что она хочет сказать, поспешно крикнул:

– Серпеницын!

Анна открыла калитку, впустила в сад Серпеницына и пошла впереди его. На площадке, закрытой густыми кустами, она остановилась. Серпеницын заговорил:

– Вы, может быть, изволите знать о тех слухах, которые волнуют население города, особенно его невежественную часть.

Анна молча наклонила голову. Серпеницын помолчал, помялся и опять заговорил:

– Иные из господ обитателей изволили выбраться из города в места более или менее отдаленные, во избежание неприятностей. А между прочим, господин Логин из города не уезжает, хотя и настали вакации. Осмелюсь обратить ваше благосклонное внимание на то, что господин Логин излишне пренебрегает могущими произойти неудобствами.

– Вы что-нибудь знаете? – спросила Анна. Она бледнела, и глаза ее испуганно расширились. Серпеницын отвечал:

– Знать будущее никак невозможно, а только я так полагал, что ваши благоразумные советы, направленные к своевременному отбытию господина Логина из города, могут оказать благодетельное действие. А засим честь имею кланяться.

Серпеницын опять снял шапку, раскланялся, держа ее на отлете, и повернул к выходу.

– Послушайте, – остановила его Анна. Серпеницын остановился. Анна хотела что-то сказать, и опять он предупредил ее:

– Впрочем, не извольте беспокоиться, – в случае, если возникнет непосредственная опасность, сочту своим священным долгом предуведомить моего благородного кредитора.

– Может быть, – сказала Анна, – вам теперь…

– Милостивая государыня! – воскликнул Серпеницын, ударяя себя в грудь, – ни слова более! Я нахожусь в несчастии, но я – благородный человек!

Еще раз поклонился торжественно и почтительно и ушел, оставив Анну в жестокой тревоге. Долго стояла она, бледная и неподвижная, сложив трепетные руки на тяжело дышащей груди, и прислушивалась к своим мыслям. Видела великую смуту и великое разорение в душе Логина и знала, что лучше ему умереть, чем жить так. Но не могла отпустить его одного на смерть и знала, что только чем-нибудь необычайным, только заветною жертвою можно купить спасение.

Вечером долго беседовала с отцом.

– У тебя странные мысли, – сказал он наконец. – И откуда они? Прежде ты была совсем другая.

– И липа растет, – ответила Анна, улыбаясь и краснея. – Скажи сам, следует ли мне теперь отвернуться от него.

– Вы должны быть вместе. Но поможешь ли ты ему? И как он будет жить с такою смутою в душе, с такими порочными мыслями?

Анна подошла к окну и глядела на темное небо и слабо мерцающие звезды. Ее лицо приняло непреклонное выражение. Она тихо говорила:

– Кто не способен возродиться, тот должен умереть. Надо, чтобы его темные мысли сгорели, – в жизни бывает восторг, бывают чудеса. И я должна это сделать. Он увидит, что любовь на ее вершинах сильнее страсти и порока. Мне страшно, но пусть лучше сгорим мы оба. И ты не запрещай мне.

Опять длился ясный, жаркий день. В дальней аллее сидели на скамье Анна и Логин. Перед ними лежало в низких берегах тихое озеро. Берега обросли жесткою травою. На воде желтели цветы касатика. Ветер порывами набегал, и цветы колебались, и о чем-то таинственном напоминали их медленно-зыбкие движения. Их желтый цвет внушал горькие мысли. Солнечный зной будил в крови Логина жгучее сладострастие. Ясные глаза Анны не осеняли миром. И она казалась далекою, – ее одежда переносила ее в иные времена, белое платье, застегнутое на левом плече, очень короткое, оставляло ноги нагими выше колен.

Логин думал, что ему надо уйти, чтобы не внести порока в Эдем. И вот, сидели рядом и грустно беседовали. Логин говорил:

– Кошмары у меня бывают, такие вещие. Послушай: сегодня ночью мне стало тяжело. Неуклюжее, безобразное навалилось на грудь. Глаза искрасна-серые, горят. Ты знаешь суеверный обряд?

– Надо спросить: к добру или к худу, – отвечала Анна.

– Да, я спросил.

– И что же?

Логин злобно засмеялся.

– Вот, если б я знал, так и услышал бы. Нет, одно только ворчанье. Если бы это был дух, он стал бы в тупик. Он увидел бы во мне двоих, – а кто из них перетянет?

– К добру или к худу наша любовь, – решительно сказала Анна, – но вместе и смело пойдем!

Доверчиво прижалась к нему и положила голову на его плечо.

– Куда мне идти! – печально воскликнул Логин. – Моя тяжесть не пускает меня.

– Так что же, – понесем ее вместе. Или лучше бросим ее, вот как осенью деревья бросают листья, – и будем свободны. Смотри вперед, говори мне о будущем!

110