Левка подумал немного и сказал:
– Пожалуй, что и так. Это у них крылатые слова.
На другое утро три мальчика, возясь у речки, все посматривали на забор Пакиной дачи. Когда белокурая Пакина голова показалась над забором, – и видно было, что мальчик опять один на своей вышке, – мальчуганы забрали удочки и побежали вверх по дорожке.
– Здравствуй, пленник, – сказал Лешка.
– Пленный принц, – поправил Антошка.
– Принц Пака, маленький зевака, – сказал Левка.
Пака, сдержанно улыбаясь, пожимал их руки.
– Отчего же вы, краснокожие охотники, не наденете мокасины? – спросил он.
Мальчики засмеялись. Антошка сказал:
– А эти скороходы чем не хороши? Из собственной кожи. У нас на даче такое правило есть, чтобы диваны сапогами не пачкать, – так вот мы сапог и не надеваем.
– А мне бы не пройти босиком по песку, – сказал Пака.
– Где тебе! – молвил Левка. – У тебя скорлупа тоньше папиросной бумаги. Да мы к тебе по делу зашли. Мы хотим тебя освободить от злой феи. Понимаешь, разворожить. Ты скажи, когда это удобнее сделать.
Пака недоверчиво улыбнулся. Вчера, после первой радости надежд, когда вернулись к нему mademoiselle и студент и потом мама – злая фея, и весь домашний обиход надвинулся с его несокрушимым порядком, замок злой феи показался плененному Паке таким прочным, таким незыблемым, что сердце его тоскливо сжалось, и милая радостная надежда побледнела и тихо растаяла, как туман над ободнявшею долиной. И он сказал братьям:
– Да вы не сумеете.
– Нет, сумеем, – горячо ответил Лешка.
И Левка рассказал:
– Мы такие слова выучили. Нарочно в деревню сходили, самого старого колдуна отыскали, заплатили ему за науку и твердо выучили все слова, какие надо говорить.
– А какие это слова? – спросил Пака.
Левка свистнул. Антошка сказал:
– Тебе еще нельзя такие слова знать.
– Ты еще мал для этого, – сказал Лешка.
Левка сказал Паке:
– Ты нам расскажи, когда твоя ведьма будет дома, – ну, понимаешь, эта фея, у которой ты в плену, – поправился он, заметив недовольную при слове «ведьма» гримаску на Пакином лице. – Мы подойдем под окно, – продолжал Левка, – и скажем крылатые слова, – и сейчас все колдовство пропадет и ты освободишься.
– И мама вернется? – спросил Пака.
– Ну, уж там видно будет, – ответил Левка. – Конечно, если все ее колдовство пропадет, то, значит, ты опять будешь там, где она тебя взяла.
Пака помолчал, и сказал:
– Мы обедаем в семь часов.
И ему стало вдруг жутко, – и страшно, и радостно.
– Так в семь часов приходить? – спросил Лешка.
– Нет, – сказал Пака, лукаво и застенчиво улыбаясь, – лучше попозже, часов в восемь, вообще после сладкого, а то у мамы, может быть, обед уже съеден будет, так я без сладкого останусь.
Босые мальчуганы засмеялись.
– Эх ты, принц Пашка-лизашка, – сказал Антошка, – сладенькое любишь.
– Люблю, – признался Пака.
Мальчики распрощались и ушли.
У себя дома, – не на даче дома, а в их собственном помещении, в лесу, в овраге, в норе под корнями сваленного бурею дерева, – дома они совещались, как исполнить замышленное предприятие. Откладывать не было никакого смысла, – решили сделать это сегодня же.
Антошка придумал, что для большей крепости надо слова не только сказать, но и написать на стрелах и пустить эти стрелы в окна ведьминой дачи.
Левка распределил роли:
– Мы подкрадемся под окна и будем ждать. Когда будет видно, что Пака съел свое сладкое, мы и закричим.
– Все сразу? – спросил Лешка.
– Нет, зачем, – надо, чтобы они все хорошенько их разобрали. Сначала я скажу в прошедшем времени, потому что я уже был таким малышом, как вы. Потом ты, Антошка, крикнешь настоящее время, – ты теперь малыш, а потом и ты, Лешка, кричи будущее время, – ты еще будешь таким большим, как я. И эти же слова каждый из нас на своей стреле напишет.
– Стрелы надо черные сделать, – сказал Антошка.
– Само собою, – согласился Левка.
– Писать своею кровью, – продолжил Антошка.
Левка и это одобрил.
– Ну, понятно, – сказал он. – Не чернилами же такие слова писать.
Пака очень волновался. Вся его судьба переменится в этот день. Он вернется к мамочке. Какая мамочка? Злая фея приняла вид мамочки. Значит, мамочка такая же. Только добрая, добрая, все будет играть со своим мальчиком, а когда мальчик захочет к речке, то будет пускать его к другим, веселым, загорелым мальчуганам.
Но только Пака должен был сознаться, что злая фея, хотя и злая, все же была с ним любезна. Держала в плену, но, видно, помнила, что он принц. Даже иногда целовала и ласкала его. Должно быть, привыкла к нему. Когда Пака освободится от нее, злая фея очень рассердится. Или опечалится? Может быть, будет скучать о Паке? Плакать?
Паке стало тоскливо. Нельзя ли устроить дело миром? – чтобы злая фея помирилась с мамочкою, отказалась бы от своего колдовства, – и тогда она могла бы даже вместе с ними жить. Надо поговорить со злою феею, предупредить ее, – может быть, она и сама раскается.
И когда студент, кончив с ним задачку, позвал его в сад, Пака заявил, что ему надо идти к маме. И отправился, – к злой фее.
Злая фея была одна. Она ждала гостей к обеду, лежала на очень красивом и очень мягком ложе и читала книжку в желтой обложке. Она была молодая и красивая. Темные волосы, томные движения. Жгучий взор черных глаз. Полные, полуоткрытые, очень красивые руки. Одета всегда к лицу.
– А, маленький, – сказала она, неохотно отрываясь от книжки. – Что тебе?