Том 1. Тяжёлые сны - Страница 190

190

VII

Наутро босым мальчикам пришлось объясняться с отцом. Капитан хмуро смотрел на своих сыновей. Они стояли рядышком, плакали и каялись. Левка рассказывал:

– Мы ему поверили, что он пленный принц, и захотели его освободить от злой феи. Мы думали, что для этого надо сказать волшебные слова.

– Какие слова? – хмуро спросил капитан. Он хмурился усиленно, чтобы не засмеяться.

– Крылатые слова, – сказал Левка, плаксиво растягивая окончания слов.

– Какие крылатые? – опять спросил капитан. – Ведь вы их знаете?

Левка молча кивнул головой.

– Ну, скажите, какие же это слова, – приказал капитан.

Мальчишки повторили. Капитан гневно покраснел.

– Вырастил дураков, – сердито проворчал он. – Не сметь вперед говорить этого! Это гадость, – крикнул он на сыновей. – Откуда вы научились?

Левка рассказывал, рыдая:

– Мы думали, что мужики знают всякие крылатые слова, какие нужно. Мы и пошли в деревню. К самому старому пришли. Он пил водку и произносил слова. Мы дали ему сорок копеек, больше не было. Он нас и научил этим словам. Мы просили еще. А он сказал: «За сорок копеек многому не научиться. И то, – говорит, – против таких слов ни одна ведьма не устоит».

– Молодцы ребята, – сказал капитан. – И с такими-то словами вы под чужие окна пошли. Ах вы, негодяи! Что мне теперь с вами делать?

VIII

Мальчуганы узнали, что Паку сегодня утром увезут. Злая фея едет за границу и везет за собою Паку с его аргусами. Мальчики вышли на полотно железной дороги, там, где она подходит к их оврагу, и ждали. И вот от станции показался быстро приближающийся поезд.

Пака смотрел в окно затуманенными глазами. Везут, – и аргусы опять с ним, и злая фея, – любезная, ласковая, но все не мама, а злая фея, – и тот же все плен!

И вдруг Пака увидел трех босых мальчуганов. Безумная, отчаянная надежда мелькнула в его душе. Может быть, они узнали новые слова? Настоящие? И вдруг совершится радостное чудо?

И Пака в восторге высунулся из окна и замахал платком.

И мальчуганы радостно побежали по откосу пути, ближе к поезду. Пакин вагон подходил быстро. Лицо злой феи показалось над Пакиным лицом, равнодушно-любезное лицо красивой дамы, – и вдруг исказилось выражением жестокой тревоги.

И в радостном ожидании мальчуганы, один за другим, прокричали еще новые, только что разученные ими крылатые слова и замахали шапками.

– Опять эти ужасные мальчишки! – воскликнула злая фея. – Пака, не смотри пока, маленький, в окно.

Но уже все равно, поезд промчался мимо мальчуганов, – и они опять остались бессильные, разочарованные в их страстном ожидании радостного события.

– Увезла! проклятая ведьма! – горестно крикнул Антошка.

Мальчуганы повалились в траву и горько плакали.

И в быстро улетающем вагоне Пака плакал, злая фея смеялась, аргусы старались развлечь Паку чем-нибудь.

Бессильные, бедные слова! Нерасторжимый плен! Горькие детские слезы!

Глупые, бедные, – о, если бы знали! Фея, похищающая на ковре-самолете спящих детей, как прочно, нерушимо ее владычество! и никому не дано сорвать с нее личины. И аргусы ничего не видят, но не выпустят из ограды. И не уйти из плена. И вольные охотники напрасно ищут мудрых и знающих.

Все на месте, все сковано, звено к звену, навек зачаровано, в плену, в плену…

Маленький человек

I

Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; жена его, Аглая Никифоровна, из купчих, была высока и объемиста. Уже и теперь, на первом году после свадьбы, двадцатилетняя женщина была дородна так, что рядом с маленьким и тощим мужем казалась исполиншею.

«А если еще раздобреет?» – думал Яков Алексеевич.

Думал, хотя женился по любви, – к ней и к приданому.

Разница в росте супругов нередко вызывала насмешливые замечания знакомых. Эти легкомысленные шутки отравляли спокойствие Саранина и смешили Аглаю Никифоровну.

Однажды, после вечера у сослуживцев, где пришлось выслушать немало колкостей, Саранин вернулся домой совсем расстроенный.

Лежа в постели рядом с Аглаей, ворчал и придирался к жене, Аглая лениво и нехотя возражала сонным голосом:

– Что же мне делать? Я не виновата.

Она была очень покойного и мирного нрава.

Саранин ворчал:

– Не обжирайся мясом, не трескай так много мучного; целый день конфеты лопаешь.

– Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит, – сказала Аглая. – Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.

– Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?

– Быка сразу съесть невозможно, – спокойно возразила Аглая.

Скоро заснула, а Саранин заснуть не мог в эту странную осеннюю ночь.

Долго ворочался с боку на бок.

Когда русскому человеку не спится, он раздумывает. И Саранин предался этому занятию, столь мало ему свойственному в другое время. Он же был чиновник, – много думать было не о чем и ни к чему.

«Должны же быть какие-нибудь средства, – размышлял Саранин. – Наука с каждым днем совершает удивительные открытия; в Америке делают людям носы какой угодно формы, наращивают на лицо новую кожу. Операции какие делают, – череп продырявливают, кишки, сердце режут и зашивают. Неужели же нет средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Какое-нибудь секретное бы средство? Да как его найти? Как? Да, вот если лежать, то не найдешь. Под лежачий камень и вода не бежит. А поискать… Секретное средство! Может быть, он, изобретатель, просто ходит по улицам да ищет покупателя. Ведь как же иначе? Не может же он публиковать в газетах. А по улицам – вразнос, из-под полы продать что угодно, – это очень возможно. Ходить, предлагать по секрету. Кому нужно секретное средство, тот не станет валяться в постели».

190