«Убить тебя – доброе дело было бы!» – подумал он. Его глаза загорелись сухим блеском. Резко сказал:
– Ваша теория имеет одно несомненное преимущество: это – последовательность.
– Очень рад, – иронически ответил Мотовилов, – что сумел угодить вам хоть в этом отношении.
В это время в дверях показалась Анна. Шелест ее светло-зеленого платья успокоил Логина.
«Как глупо, подумал он, – что я чувствую злобу! Негодовать на филинов, когда знаешь, что солнце все так же ярко!»
И отвечал Мотовилову спокойно и мягко:
– Нет, извините, мне вовсе не мила такая последовательность. Я привык чувствовать по-другому… У всякого свои мысли… Я не думаю переубедить…
– Совершенно верно, – сухо сказал Мотовилов. – У меня уж сивая борода, мне не под стать переучиваться.
После этого разговора общество окончательно убедилось в том, что отношения Логина к Лёне нечисты.
– Какое бесстыдство! – говорила потом Свежунова, когда Логин был в другой комнате. – Сам проговорился, что этот мальчишка доставляет ему у довольствие.
– Воображаю, – сказала Сазонова, – какое это удовольствие. Хорош гусь!
В компании мужчин – конечно, тоже в отсутствии Логина, – Биншток уверял, что уже давно известно, какие именно штуки проделывает Логин с мальчишкою и что ему, Бинштоку, это известно раньше всех и доподлинно: он сам-де это видел, то есть чуть-чуть не видел, почти совсем застал. По этому поводу Биншток рассказал, довольно некстати, как в Петербурге одна барыня завладела им на Невском проспекте и целую неделю пользовалась его услугами, а потом уплатила весьма добросовестно. Рассказ Бинштока вызвал общий восторг.
Подстрекаемый успехом Бинштока, Андозерский вдохновился и сочинил, что у Логина была очень молодая и очень красивая мать, весьма чувственная женщина.
– Ну, и вы понимаете?
Негодующие сплетники восклицали хором:
– Однако!
– Это уж слишком!
– Гадость какая!
– И вот, представьте, – продолжал фантазировать Андозерский, – один раз отец их застал!
– Вот так штука!
– Енондершиш, се тре мове!
– Воображаю!
– Положение хуже губернаторского!
– Мать – хлоп в обморок. Отец – пена у рта. А сын прехладнокровно: ни слова, или я выведу на чистую воду ваши шашни с моей сестрой! Ну, и отец сбердил, можете представить! – тихими стопами назад, а вечером жене брошку в презент, а сыну – ружье!
Раздался громкий хохот, посыпались восклицания:
– Вот так семейка!
– Ай да папенька!
– Переплет!
– Конечно, господа, – озабоченно сказал Андозерский, – это между нами.
– Ну, само собой!
Обед, шумный, веселый, для Логина тянулся скучно. Пили, ели, говорили пошлые глупости. Даже с Анною не пришлось говорить сегодня. Мотовилов обратился к Логину с вопросом:
– Ну, а что вы намерены, Василий Маркович, делать в последующее время с этим… как его… вашим воспитанником? Разговоры призатихли, ножи приостановились в руках обедающих, все повернули головы к Логину, и прислушивались к тому, что он скажет. Не успел приспособить голоса к внезапному затишью, и ответ прозвучал несоразмерно громко:
– Отдам в гимназию.
– В гимназию? – с удивленным видом переспросил Мотовилов.
Дамы засмеялись, мужчины улыбались насмешливо и изображали на своих лицах, что от него, мол, чего же и ожидать, как не глупостей. Мотовилов сделал строгое лицо и сказал:
– Ну, я должен вам заметить, что это едва ли вам удастся.
Логин удивился. Спросил:
– Это отчего?
– Да кто же его примет? Я первый против. И я уверен, что и почтенный Сергей Михайлович со мною согласен, не правда ли?
Павликовский апатично улыбнулся, молча наклонил голову. Логин сказал:
– Приготовится, выдержит экзамен, – за что ж его не принимать? В нашей гимназии не тесно.
– Гимназия не для мужиков, – возразил Мотовилов, – вы это напрасно изволите не принимать во внимание.
– И гимназия, и университет, – настаивал Логин, – для всех желающих.
Даже университет? – посмеиваясь, сказал Андозерский. – Нет, дружище, и так перепроизводство чувствуется, да еще мужичонков через университет протаскивать, – да они еще там будут стипендии выклянчивать. Ну, и конечно, с их мужицким трудолюбием…
– Стипендии все эти, – заявил Дубицкий, грозно хмуря брови, – баловство, разврат. Не на что тебе учиться – марш в деревню, паши землю, а не клянчи. Учатся они там! На собаках шерсть околачивают, а потом в чиновники лезут, да чтоб им тысячи отваливали. Это из податного сословия-то, а?
– Да, – сказал Павликовский, – уж вы оставьте эту дорогу детям из общества, а для других… ну, там у них свои школки есть, – ведь это достаточно, куда ж там!
– Напрасно думать, – возражал Логин, – что у нас людей образованных достаточно. В нашем обществе невежество сильно дает себя чувствовать.
– Вот как! В нашем обществе – невежество? – обидчиво сказала хозяйка.
Дамы переглядывались, улыбались, пожимали плечами. Только Анна ласково смотрела, оправляя широкий бант своей газовой светло-зеленой косынки. Кроткая улыбка ее говорила:
«Не стоит сердиться!»
– Извините меня, – сказал Логин, – я вовсе не то хочу сказать. Я вообще о русском обществе говорю.
– А вот мы, енондершиш, – вмешался Вкусов, – и не были в университете, да что ж мы, невежды? А мы и парлефрансе умеем!
– Мы с тобой – дурачье, – закричал казначей, – так умники решили.
Логин обвел глазами стол: глупые, злые лица, пошлость, злорадство. Он подумал: