Том 1. Тяжёлые сны - Страница 144

144

– Отдайте его мне, – предложил Саксаулов.

– Сделайте ваше одолжение, – со злобной радостью сказала Ирина Ивановна.

Потом, помолчав, прибавила:

– Только за одежду заплатите.

И вот Лёша водворился у Саксаулова. Барышня Городищева принимала участие в поисках бонны и в других подробностях в устройстве Лёши. Пришлось ей побывать и в квартире Саксаулова. В этих заботах она показалась Саксаулову совсем иной. Словно ему открылась дверь в её душу. Глаза её стали лучисты и нежны, и вся она прониклась почти той же тихостью, какой веяло от Тамары.

VII

Лёшины рассказы о белой маме умилили Федота и его жену. В страстную субботу, укладывая его спать, они повесили над его изголовьем белое сахарное яичко.

– Это от белой мамы – сказала Христина, – только ты, голубчик, его не трогай! Его нельзя трогать, пока Боженька не воскреснет, и в колокола не зазвонят.

Лёша послушно улёгся. Долго смотрел он на радостное яичко, – наконец заснул.

А Саксаулов в этот вечер сидел дома один. Незадолго до полуночи непобедимая дрёма опять сомкнула его глаза, – и он обрадовался, что увидит сейчас Тамару.

И вот она пришла, вся белая, радостная, принося с собой далёкие радостные звуки благовеста. Нежно улыбаясь, она склонилась над ним, и – несказанная радость! – на губах своих почувствовал Саксаулов нежное прикосновение. Нежный голос тихо сказал:

– Христос воскресе!

Не открывая глаз, Саксаулов протянул руки, и обнял нежное, тонкое тело. Это Лёша взобрался к нему на колени и христосовался.

Благовест разбудил мальчика. Он схватил белое яйцо и побежал к Саксаулову.

Саксаулов проснулся. Лёша смеялся и показывал белое яйцо.

– Белая мама прислала, – лепетал он, – а я тебе даю, а ты дай тёте Валерии.

– Хорошо, милый, так я и сделаю, – сказал Саксаулов.

Он уложил Лёшу спать, а сам поехал к Валерии Михайловне с Лёшиным белым яичком, – подарком от белой мамы, который казался ему в эти минуты Тамариным даром.

Земле земное

I

Сашу Кораблева, ученика городского училища, перевели в следующий класс без экзамена, и даже с похвальным листом. Это его, конечно, обрадовало. И все остальное в его жизни было в это время хорошо. Не было никакой причины грустить. И о чем грустить?

Он жил со своим отцом, – мать умерла давно, он ее мало помнил. Жил он на своей родине, в отцовом доме, в небольшом городке, на окраине. Здесь Саша и родился. Дом небольшой, с огородом и садом, где много ягодных кустов и фруктовых деревьев. Недалеко, через реку, поля и лес. Отец не богат, но в доме достаток: отец частный поверенный, дела есть, и есть скопленный для чего-то запас денег.

В жизни все было хорошо, – и солнце радовало, и зелень манила, – а собою Саша все чаще бывал недоволен. Почему, – он не знал, не мог понять, и все чаще томился.

И чем это началось? Кажется, сущими пустяками.

Отец не пошел на училищный акт, где Сашу наградили, – пришлось идти в суд. Саша нес домой свой похвальный лист, очень торопился, чувствовал себя счастливым победителем, и ему так хотелось, чтобы отец был дома.

Оказалось, что отец уже вернулся из суда. Он сидел на балконе, курил папиросу и задумчиво смотрел через золотые очки куда-то вдаль, откуда приходят смутные и неуловимые мысли. Он услышал на дорожках в саду Сашины шаги, почему-то припомнил вдруг свою ссору с одним из Сашиных учителей и стал ждать, что скажет Саша, – отомстили ему учителя или нет. И сейчас же опять подумал, что это – вздор, что учителя не решатся мстить сыну за отца: и совестно, и побоятся, что отец, как законник, затеет кляузу, станет жаловаться. Ему стало неловко и досадно. А уже Саша бежал к нему, румяный, веселый, и махал свернутым в трубочку похвальным листом.

Саша взбежал по ступенькам на балкон и крикнул звонко:

– С похвальным листом!

И его веселый крик нарушил привычную в этом доме тишину. Саша горел восторгом. От его звонкого голоса у отца сильнее заболела голова, но и теперь, как всегда, он скрыл это.

– Покажи, покажи, – ласково сказал он, медленными, как бы утомленными движениями поглаживая рыжую бороду. Легкая усмешка едва обозначилась под его густыми, червонными усами.

Саша ловким движением проворных рук развернул лист, который при этом шуршал, словно сделанный из тонкого железа.

– Всё пятки, даже четверок мало, – радостно говорил Саша.

– Молодец, отличился на славу, – сказал отец, устало и задумчиво рассматривая отметки.

– Что ж, ведь я все знаю, что проходили, – так же радостно, но уже не так громко сказал Саша.

Что-то в отцовых словах и в отцовом лице уже начинало охлаждать его, а что именно, еще он не осмыслил.

– Что ж, на стенку повесишь? – спросил отец.

Саша засмеялся, но как-то неуверенно.

– Зачем на стенку! – смущенно сказал он, – уберу в сундучок.

– А никто и не увидит, – посмеиваясь говорил отец.

– Ну вот, покажу, кому надо.

– Как не показать, – люди похвалят, – сказал отец тихо.

– А ты? – спросил мальчик.

– За показ-то?

– Да нет.

Отец обнял сына за плечи и поцеловал его в щеку.

– Славный ты у меня, – сказал он.

Нежная ласка звучала в его голосе. Саша почувствовал, как минутная неуверенность проходит быстро и как будто бесследно, – ему опять становилось радостно, и он весело засмеялся, беспричинно, неудержимо.

Отец смотрел на него, легонько улыбаясь, но мысли его были почему-то нерадостны.

Здоровый и веселый мальчик, Саша иногда казался недолговечным, – не жилец на белом свете, как говорят в народе. Что-то темное и вечно нерадостное в Сашиных глазах наводило иногда отца на грустные мысли. И когда он смотрел печально вдаль, перед ним возникала иногда в воображении, рядом с жениной могилой, другая, свежая насыпь.

144