Том 1. Тяжёлые сны - Страница 81

К оглавлению

– Я тоже, – вставил Шестов и покраснел. Коноплев посмотрел на него свирепо и презрительно.

– Эх вы, туда же! А я было считал вас порядочным человеком. Своего царя в голове нет, что ли?

– Поищите других компаньонов, – сказал Логин, – а нас от вашей ругани избавьте.

– Что, не нравится? Видно, правда глаза колет.

– Какая там правда! Вздор городите, почтеннейший.

– Вздор? Нет-с, не вздор. А если бы вы были честный и последовательный человек…

– Савва Иванович, вы становитесь невозможны… Но Коноплев продолжал кричать, неистово бегая из угла в угол:

– Да-с, вы воспользовались бы случаем применить свои идеи на практике. Если я написал, я уже сделал свое дело, а вы обязаны печатать даром, если и я участвую в типографии.

– Савва Иванович, вы не стали бы даром давать уроки?

– Это другое дело: там труд, а тут капитал. Эх вы, буржуй презренный! Теперь я понимаю ваши грязные делишки!

– Да? Какие же это делишки? – спросил Логин, делая над собою усилие быть спокойным.

– Да не ахтительные делишки, что и говорить! Верно, правду говорят, что вы самый безнравственный человек, что вы так истаскались, что вам уже надоели девки, что вы для своей забавы мальчишек заводите.

Логин побледнел, нахмурился, сурово сказал:

– Довольно!

– Постыдные, подлые дела! – продолжал кричать Коноплев.

– Молчите! – крикнул Логин, подходя к Коноплеву.

– Ну уж нет, на чужой роток не накинете платок.

– Вам не угодно ли взять свои слова назад?

– Нет-с, не угодно-с, оставьте их при себе!

– Предпочитаете вызов?

– Вызов? презрительно протянул Коноплев. – Это какой же?

– Дуэль, что ли, предпочитаете?

Коноплев захохотал. Крикнул:

– Нашли дурака! У меня жена, дети, стану я всякому проходимцу лоб подставлять.

В таком случае, вы неуязвимы, – сказал Логин, отвертываясь от него, – судиться я не стану.

По принципу будто бы? Так я вам и поверил, просто из трусости.

– Уж это мое дело, а только…

– А напрасно. Я бы вас на суде разделал, в лоск положил бы. Понимаю я теперь отлично, что и общество ваше – только обольщение одно, а цель тоже какая-нибудь подлая. Черт вас знает, да вы, может быть, бунт затеваете! Прав, видно, Мотовилов, что называет вас анархистом. Только не выгорит ваше общество, не беспокойтесь, пожалуйста, мы с Мотовиловым откроем глаза кому следует.

Наконец Коноплев изнемог от своей скороговорки и приостановился. Логин воспользовался передышкою. Сказал:

– А теперь прошу вас избавить меня от вашего присутствия.

– Не беспокойтесь, уйду, и нога моя больше у вас не будет. Я вам не такая овца, как Егор Платоныч, которого вы совсем обошли.

А Егор Платоныч сгорал от неловкости. Краснея, забился в угол комнаты и глядел оттуда обиженными глазами на Коноплева. А тот кричал все громче, брызжа бешеною слюною:

Но на прощанье я вам выскажу всю правду-матку. Вы уж меня больше не обольстите, сахар медович! Я вам отпою.

– Нет, уж увольте.

Нет, уж я не смолчу. Да чего уж, коли ваши соседи даже говорят, ведь уж им-то можно знать. Да вас из гимназии гнать собираются!

– Послушайте, если вы не оставите моей квартиры, я сам уйду.

– Нет, шалишь, никуда вы от меня не уйдете! Да я за вами по улице пойду, на перекрестках вас расписывать буду, что вы за человек. У вас болячки везде, у вас нос скоро провалится. Туда же еще к честным девицам липнете, свидания им в беседке назначаете!

Логин подошел к двери – Коноплев загородил дорогу.

– Вы заманиваете к себе гимназистов и развращаете! Дрожа от бешенства, сдерживаемого с трудом, Логин попытался отстранить Коноплева рукою, – говорить не мог, стискивал зубы: чувствовал, что вместо слов вопль ярости вырвался бы из груди, – но Коноплев схватил его за рукав и сыпал гнусные слова.

– Да что, вас бить, что ли, надо? – сквозь зубы тихо сказал Логин.

Сумрачно всматривался в лицо Коноплева – оно все трепетало злобными судорогами и нахально склонялось к Логину: Коноплев был ростом выше, но держался сутуловато, а в горячем споре имел привычку подставлять лицо собеседнику. Он заревел благим матом:

– Что? Бить? Меня? Вы? Да я вас в порошок разотру. Злобное чувство, как волна, разорвавшая плотину, разлилось в груди Логина, – и в то же мгновение почувствовал он необычайное облегчение, почти радость, – чувство стремительное, неодолимое. Что-то тяжелое, захваченное рукою, подняло с неожиданною силою эту руку и толкало его самого вперед, где сквозь розовый туман белело злое лицо с испуганно забегавшими глазами.

Шестов крикнул что-то и бросился вперед к Логину. Тяжелый мягкий стул упал у стены с резким треском разбитого дерева, и пружины его сиденья встревоженно и коротко загудели. Коноплев, ошеломленный ударом по спине, с растерянным и жалким лицом отодвигал дрожащими руками преддиванный стол. Логин отбросил ногою кресло с другой стороны стола; Коноплев опять увидел перед собою лицо Логина, багровое, с надувшимися на лбу венами, окончательно струсил, опустился на пол и юркнул под диван. Закричал оттуда глухо и пыльно:

– Караул! Убили!

Логин опомнился. Подошел к Шестову. Сказал:

– Какие безобразия способен выделывать человек! Вы его уберите. Скажите, чтоб вылез.

Старался улыбнуться. Но чувствовал, что дрожит как в лихорадке и готов разрыдаться. Торопливо вышел.

Шестов скоро поднялся к нему наверх. Сказал:

– Я пока посижу, пусть уходит, а то всю дорогу ругаться будет.

Скоро Логин увидел из окна, как Коноплев шел тою особенною, виновато-стыдливою походкою, какою ходят только что побитые люди.